Сказка о молодильных яблоках и живой воде

Русская народная сказка

В некотором царстве, в некотором государстве жил да был царь, и было у него три сына: старшего звали Фёдором, второго Василием, а младшего Иваном.

Царь очень постарел и слаб стал глазами. А слыхал он, что за тридевять земель, в тридевятом царстве, тридесятом государстве есть сад с молодильными яблоками и колодец с живой водой. Если старику съесть яблоко это — то помолодеет, а водой этой умыть слепцу глаза — видеть будет.

Собирает царь пир на весь мир, зовёт князей да бояр на этот пир и молвит им:

— Кто бы из вас, ребятушки, нашёлся охотником съездить за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство, да привёз бы мне молодильных яблок и воды живой кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку отписал полцарства своего.

Тут старший стал хорониться за среднего, а средний за меньшего, а от меньшего ответу нет.

Выходит царевич Фёдор и молвит:

— Неохота нам царство в люди отдавать. Я поеду в эту дальнюю дорожку, привезу тебе, царю-батюшке, яблок молодильных и воды живой кувшинец о двенадцати рылец.

Пошёл Фёдор-царевич на двор конюший, выбрал себе коня неезженого, узду неузданую, взял плётку нехлёстаную, положил двенадцать подпруг с подпругой — не ради красы, а ради крепости… Отправился Фёдор-царевич в дорожку дальнюю. Видели, что на коня садился, да не видели, в какую сторону укатил…

Ехал Фёдор-царевич близко ли, далёко ли, низко ли, высоко ли, ехал день до вечеру — до заката красного солнышка. И доехал до росстаней, до трёх дорог. На росстанях лежит плита-камень, на ней надпись написана:

«Направо поедешь — себя спасёшь, коня потеряешь. Налево поедешь — коня спасёшь, себя потеряешь. Прямо поедешь — женат будешь».

Поразмыслил Фёдор-царевич: — «Давай поеду — где женатому быть».

И повернул на ту дорожку, где женатому быть. Ехал, ехал и доезжает до терема под золотой крышей.

Тут выбегает навстречу ему прекрасная девица и говорит:

— Царский сын, давай я тебя из седла выну. Пойдём со мной хлеба-соли откушать и спать-почивать.

— Нет, девица-красавица, хлеба-соли я не хочу, а сном мне дороги не скоротать. Мне надобно вперёд двигаться.

— Царский сын, не торопись вперёд ехать, а торопись делать то, что тебе любо-дорого.

Тут прекрасная девица его из седла вынула и в терем за собой повела. Накормила его, напоила, и спать на кровать уложила.

Только лёг Фёдор-царевич к стенке, эта девица живо кровать повернула, он и полетел в подполье, в яму глубокую…

Долго ли, коротко ли, — опять царь пир собирает. Зовёт князей да бояр и молвит им:

Тут опять старший стал хорониться за среднего, а средний за меньшего, а от меньшего ответу нет.

Выходит второй его сын, Василий-царевич и молвит:

— Неохота мне царство в люди отдавать. Я поеду в эту дальнюю дорожку, привезу тебе, царю-батюшке, этих яблок молодильных и воды живой кувшинец о двенадцати рылец. Тебе в руки сдам.

Идёт Василий-царевич на двор конюший, выбирает неезженого коня, уздает узду неузданую, берёт плетку нехлестаную, кладёт двенадцать подпруг с подпругой.

Поехал Василий-царевич в дорогу. Видели, как садился он, да не видели, в какую сторону укатил…

Вот доезжает он до росстаней, где лежит плита-камень, и видит:

Подумал, подумал Василий-царевич и решил «ехать дорогой, где женатому быть.

Доехал до терема с золотой крышей. Выбегает к нему прекрасная девица и просит его хлеба-соли откушать и почивать лечь.

— Царский сын, не торопись вперёд ехать, а торопись делать то, что тебе любо-дорого.

Только лёг Василий-царевич к стенке, эта девица опять кровать повернула, он и полетел в подполье, в яму глубокую…

А там спрашивают:

— Кто летит?

— Василий-царевич. А кто сидит?

— Фёдор-царевич.

— Вот, брат, попали мы!

Долго ли, коротко ли, — в третий раз царь пир собирает. Зовёт князей да бояр и молвит им:

Тут опять старший стал хорониться за среднего, а средний за меньшего, а от меньшего ответу нет.

Выходит Иван-царевич и говорит:

— Дай мне, батюшка, благословенье, с буйной головы до резвых ног, ехать в тридевятое царство, в тридесятое государство — поискать тебе яблок молодильных и живой воды, да поискать ещё братьев моих.

Дал ему царь благословенье. Пошёл Иван-царевич на двор конюший — выбрать коня себе по разуму. На которого коня ни взглянёт, тот дрожит, на которого руку положит — тот с ног валится…

Не мог выбрать коня себе по разуму Иван-царевич. Идёт, буйну голову повесил. Навстречу ему бабушка-задворенка.

— Здравствуй, дитятко, Иван-царевич! Что ходишь кручинен-печален?

— Как же мне, бабушка, не печалиться — не могу я себе коня найти по разуму.

— Ты бы меня давно спросил. Добрый конь стоит в погребу, закованный на железной цепи. Сможешь взять его — будет тебе конь по разуму.

Приходит Иван-царевич к погребу, пнул плиту железную, свернулась плита с погреба. Вошёл к доброму коню, стал ему конь своими передними ногами на плечи. Стоит Иван-царевич — не шелохнётся. Порвал конь цепь железную, из погреба выскочил и Ивана-царевича вытащил. И тут Иван-царевич обуздал его уздой неузданой, оседлал седельцем неезженым, наложил двенадцать подпруг с подпругой — не ради красы, ради славушки молодецкой.

Отправился Иван-царевич в путь-дорогу дальнюю. Видели, что на коня садится, а не видели, в какую сторону укатил…

Доехал он до росстаней и размышляет:

«Направо поеду — коня потеряю, куда мне без коня-то? Прямо поеду — женат буду. Не за тем я в путь-дорогу дальнюю выехал. Налево поеду — коня спасу, эта дорога для меня самая лучшая «.

И поворотил он на ту дорогу, где коня спасёшь — себя потеряешь. Ехал он долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, по каменным горам, по зелёным лугам. Ехал день до вечера, до заката красна солнышка. И наезжает на избушку.

Стоит избушка на курьей ножке, с одним окошком.

— Избушка, избушка, поворотись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти.

Избушка поворотилась к лесу задом, к Ивану-царевичу передом. Зашёл он в неё, а там сидит баба-яга, старых лет. Шёлковый кудель мечет, а нитки через грядки бросает.

— Фу, фу, — говорит, — русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришёл.

А Иван-царевич ей:

— Ах ты, баба-яга, костяная нога, не поймавши птицу — теребишь, не узнавши молодца — хулишь. Ты бы сейчас вскочила, да меня, добра молодца, дорожного человека, напоила, накормила и для ночи постель собрала. Я бы улёгся, ты бы к изголовью села, стала бы расспрашивать, а я бы стал рассказывать — чей да откуда.

Вот баба-яга все эти дела справила. Ивана-царевича напоила, накормила и на постель уложила.

Села к изголовью и стала расспрашивать:

— Чей ты, дорожный человек, добрый молодец,будешь, да откуда? Из какой ты земли? Какого отца, матери сын?

— Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, Иван-царевич, царский сын. Еду за тридевять земель, за тридевять озёр, в тридевятое царство, тридесятое государство за живой водой и молодильными яблоками.

— Ну, дитя моё милое, далёко же тебе ехать. Живая вода и молодильные яблоки — у сильной богатырь-девицы Синеглазки, она мне родная племянница. Не знаю, получишь ли ты добро…

— А ты, бабушка, дай свою голову моим могучим плечам, направь меня на ум-разум.

— Много молодцев проезжало, да не много вежливо разговаривало. Возьми, дитятко, моего коня. Мой конь бойчее будет, довезёт он тебя до моей средней сестры, она тебя научит.

Иван-царевич поутру встаёт ранёхонько, умывается белёшенько. Поблагодарил бабу-ягу за ночлег и поехал на её коне дальше.

Вдруг Иван-царевич и говорит коню:

— Стой! Перчатку я обронил.

А конь отвечает ему:

— В кою пору ты вспомнил, я уже двести вёрст проскакал…

Едет Иван-царевич близко ли, далёко ли. День до ночи коротается.

И завидел он впереди избушку на курьей ножке, с одним окошком.

— Избушка, избушка, поворотись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти.

Избушка поворотилась к лесу задом, к нему передом. Вдруг слышно — конь заржал, и конь под Иваном-царевичем откликнулся.

Кони-то одностадные были.

Услышала это баба-яга, ещё старее прежней, и говорит:

— Видно, приехала ко мне в гости сестрица.

И выходит на крыльцо:

— Фу-фу, русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришёл.

А Иван-царевич ей говорит:

— Ах ты, баба-яга, костяная нога, встречай гостя по платью, провожай по уму. Ты бы коня моего убрала, меня бы, добра молодца, дорожного человека, напоила, накормила и спать уложила…

Баба-яга все эти дела справила — коня убрала, а Ивана-царевича напоила, накормила, на постель уложила и стала расспрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.

— Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, Иван-царевич, царский сын. Еду за молодильными яблоками и живой водой к сильной богатырь-девице Синеглазке…

— Ну, дитя милое, не знаю, получишь ли ты добро.

Мудро тебе, мудро добраться до девицы Синеглазки!

— А ты, бабушка, дай свою голову моим могучим плечам, направь меня на ум-разум.

— Много молодцев проезжало, да не много вежливо разговаривало. Возьми, дитятко, коня моего, да поезжай к старшей моей сестре. Она лучше меня научит, что делать.

Вот Иван-царевич заночевал у этой старухи, поутру встает ранёхонько, умывается белёшенько. Поблагодарил бабу-ягу за ночлег и поехал на её коне. А конь этот ещё бойчей прежнего.

Вдруг Иван-царевич говорит:

— Стой! Я перчатку обронил.

А конь ему отвечает:

— В кою пору ты вспомнил, я уже триста вёрст проскакал…

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Едет Иван-царевич день до вечера — до заката красна солнышка. Наезжает на избушку на курьей ножке, с одним окошком.

— Избушка, избушка, оборотись к лесу задом, ко мне передом! Мне не век вековать, а лишь ночь ночевать.

Вдруг заржал конь, и конь под Иваном-царевичем откликнулся. Выходит на крыльцо баба-яга, старых лет, ещё старее прежней. Поглядела — конь её сестры, а седок чужестранный, молодец прекрасный…

Тут Иван-царевич поклонился ей вежливо и попросился ночевать. Делать нечего! Ночлег с собой не возят — ночлег каждому нужен: и пешему и конному, и бедному и богатому.

Баба-яга всё дело справила — коня убрала, а Ивана-царевича напоила, накормила и стала расспрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.

— Я, бабушка, такого-то царства, такого-то государства, Иван-царевич, царский сын. Был у твоей сестры младшей. Она послала к средней. А средняя к тебе послала. Дай свою голову моим могучим плечам, направь меня на ум-разум, как мне добыть у девицы Синеглазки молодильных яблок и живой воды.

— Так и быть, я тебе помогу, Иван-царевич. Девица Синеглазка, моя племянница, — сильная и могучая богатырь-девица. Вокруг её царства — стена в три сажени вышиной, сажень толщиной. А у ворот стража — тридцать богатырей. Тебя и в ворота не пропустят. Надо тебе ехать в середине ночи, ехать на моем коне добром. До стены доедешь — бей плетью нехлёстаной коня по бокам. Конь перескочит через стену. Ты коня привяжи и иди в сад. Там увидишь яблоню с молодильными яблоками, а под яблоней колодец. Сорви три яблока, а больше не бери. И зачерпни из колодца живой воды кувшинец о двенадцати рылец. Девица Синеглазка спать будет. Ты к ней в терем не заходи, а садись на коня и бей его плёткой по крутым бокам. Он тебя перенесёт через стену.

Иван-царевич не стал у этой старухи ночевать, а сел на её коня доброго и поехал в путь в ночное время. Конь этот поскакивает, мхи-болота перескакивает, реки, озёра хвостом заметает.

Долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, доезжает Иван-царевич в середине ночи до высокой стены.

У ворот стража спит — тридцать могучих богатырей. Прижал он коня своего доброго, ударил его плетью нехлёстаной.

Осерчал конь и через стену перемахнул. Слез Иван-царевич с коня, вошёл в сад и видит — стоит яблоня с серебряными листьями, золотыми яблоками, а под яблоней колодец.

Сорвал Иван-царевич три яблока, а больше брать не стал. Да из колодца зачерпнул живой воды кувшинец о двенадцати рылец. И захотелось ему увидеть могучую, сильную, богатырь-девицу Синеглазку.

Зашёл Иван-царевич в терем. А там спят — по одну сторону шесть богатырок полениц-девиц и по другую сторону шесть. А посредине богатырь-девица Синеглазка разметалась, спит, шумит как сильный порог речной.

Не утерпел Иван-царевич, приложился, поцеловал её и вышел…

Сел на коня доброго, а конь человеческим голосом ему говорит:

— Не послушался ты, Иван-царевич, вошёл к девице Синеглазке в терем. Теперь мне стены не перескочить.

Иван-царевич бьёт коня плетью нехлёстаной.

— Ах ты, конь, волчья сыть, травяной мешок, нам здесь не ночь ночевать, а голову потерять!

Осерчал пуще прежнего конь и перемахнул через стену. Да задел одной подковой об неё — запели на стене струны и колокола зазвонили.

Проснулась девица Синеглазка да увидела покражу:

— Вставайте все, покража у нас большая!

Велела она оседлать богатырского коня своего и кинулась с двенадцатью поленицами за Иваном-царевичем в погоню.

Гонит Иван-царевич во всю прыть лошадиную, а девица Синеглазка за ним гонит. Доезжает он до старшей бабы-яги, а у неё уже конь выведен, готовый.

Иван-царевич со своего коня да на этого и опять вперёд погнал… Иван-то царевич за дверь, а девица Синеглазка — в дверь и спрашивает у бабы-яги:

— Бабушка, здесь зверь, не прорыскивал ли?

— Нет, дитятко.

— Бабушка, здесь молодец, не проезживал ли?

— Нет, дитятко. А ты с пути-дороги молочка попей.

— Попила бы я, бабушка, да долго корову доить.

— Что ты, дитятко моё, я живо справлюсь…

Пошла баба-яга корову доить — доит, не торопится. Попила девица Синеглазка молочка и опять погналась за Иваном-царевичем.

Доезжает Иван-царевич до средней бабы-яги, сменил коня и опять погнал. Он — за дверь, а девица Синеглазка — в дверь и спрашивает у бабы-яги:

— Бабушка, не прорыскивал ли здесь зверь, не проезжал ли добрый молодец?

— Нет, дитятко, никого не было. А ты бы с пути-дороги блинков поела.

— Да ты печь их долго будешь.

— Что ты, дитятко моё, живо справлюсь…

Стала баба-яга печь блинки — печёт, не торопится. Поела девица Синеглазка блинков и опять погналась за Иваном-царевичем.

Доезжает он до младшей бабы-яги. Слез с коня. Сел на своего богатырского коня и опять погнал. Он — за дверь, девица Синеглазка — в дверь и спрашивает у бабы-яги, не проезжал ли добрый молодец.

— Нет, дитятко моё, никого не было. А ты бы с пути-дороги в баньке попарилась.

— Да ты топить её долго будешь.

— Что ты, дитятко моё, живо истоплю…

Истопила баба-яга баньку, всё изготовила. Девица Синеглазка попарилась, обкатилась и опять в догон погнала. Конь её с горки на горку поскакивает, реки, озёра хвостом заметает. Стала Синеглазка настигать Ивана-царевича.

Видит он за собой погоню. Двенадцать богатырок с тринадцатой — девицей Синеглазкой — ладят наехать на него, голову с плеч снять. Стал он своего коня приостанавливать. Девица Синеглазка наскакивает на него и кричит:

— Что же ты, вор, из моего колодца без спросу пил да колодец не прикрыл!

А он ей отвечает:

— Что ж, давай разъедемся на три прыжка лошадиных, давай силу пробовать.

Тут Иван-царевич и девица Синеглазка разъехались на три прыжка лошадиных, взяли боевые палицы, долгомерные копья, острые сабельки. И съезжались три раза. Палицы поломали, копья-сабли исщербили — не могли с коня друг друга сбить. Незачем стало им разъезжаться на добрых конях. Соскочили они с коней и схватились в охапочку.

Боролись с утра до вечера — до заката красного солнышка. У Ивана-царевича подвернулась резва ножка, упал он на сырую землю. Девица Синеглазка встала на его белую грудь коленкой и вытаскивает кинжалище булатный — пороть ему белую грудь.

Иван-царевич и говорит ей:

— Не губи ты меня, девица Синеглазка. Лучше возьми за белые руки, подними с сырой земли, да поцелуй в уста сахарные.

Тут девица Синеглазка подняла Ивана-царевича с сырой земли и поцеловала в сахарные уста.

И раскинули они в чистом поле шатёр, на зелёных лугах, на широком раздолье. Гуляли они тут три дня и три ночи. Здесь они и обручились и перстнями обменялись.

Девица Синеглазка говорит Ивану-царевичу:

— Я поеду домой — и ты поезжай домой, да смотри не сворачивай никуда… Через три года жди меня в своём царстве. Сели они на коней и разъехались…

Долго ли, коротко ли. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, — доезжает Иван-царевич до росстаней, до трёх дорог, где плита-камень лежит, и думает:

«Вот нехорошо! Еду домой, а братья мои без вести пропадают «.

И не послушался он девицы Синеглазки, поворотил на ту дорогу, где женатому быть… И наезжает на терем под золотой крышей. Тут под Иваном-царевичем конь заржал, и кони братьев откликнулись. Кони-то были одностадные…

Взошёл Иван-царевич на крыльцо, кольцом стукнул — маковки на тереме зашатались, оконницы покривились. Выбегает из терема прекрасная девица.

— Ах, Иван-царевич, давно я тебя поджидаю! Пойдём со мной хлеба-соли откушать и спать-почивать.

Повела она его в терем и стала потчевать. Иван-царевич, не столько пьёт, сколько под стол льёт, не столько ест, сколько под стол кидает. Повела его прекрасная девица в спальню:

— Ложись, Иван-царевич, спать-почивать.

А Иван-царевич столкнул её на кровать, кровать живо повернул, девица и полетела в подполье, в глубокую яму.

Иван-царевич наклонился над ямой и кричит:

— Кто там живой есть?

А из ямы отвечают:

— Фёдор-царевич да Василий-царевич.

Иван-царевич из ямы их вынул — они лицом черны, землёй уж порастать стали. Иван-царевич умыл живой водой братьев — стали они опять прежними. Сели они на коней и поехали домой…

Долго ли, коротко ли, доехали они до росстаней. Иван-царевич и говорит братьям:

— Покараульте коня моего, а я прилягу отдохну.

Лёг он на шёлковую траву и заснул богатырским сном. А Фёдор-царевич Василию-царевичу и говорит:

— Вернёмся мы без молодильных яблок, без живой воды — мало нам чести будет, отец нас пошлёт пасти гусей.

Василий-царевич отвечает:

— Давай Ивана-царевича спустим в пропасть, а вещи эти возьмём и отдадим отцу в руки.

Вот они вынули из-за пазухи у Ивана-царевича молодильные яблоки и кувшин с живой водой, а его взяли и сбросили в пропасть. Иван-царевич летел туда три дня и три ночи.

Упал Иван-царевич на самое взморье, опамятовался и видит — только вода и небо. И под старым дубом у моря птенцы пищат — бьёт их непогода.

Снял Иван-царевич с себя кафтан и птенцов им накрыл. А сам укрылся под дубом.

Унялась непогода, летит большая птица Нагай. Прилетела, села под дубом и спрашивает птенцов:

— Детушки мои милые, не убила ли вас непогодушка-ненастье?

— Не кричи, мать, русский человек нас сберёг, своим кафтаном укрыл.

Птица Нагай спрашивает Ивана-царевича:

— Для чего ты сюда попал, милый человек?

— Родные братья меня в пропасть сбросили за молодильные яблоки да за живую воду.

— Ты моих детей сберёг, спрашивай у меня, чего хочешь: злата ли, серебра ли, камней ли драгоценных.

— Ничего, Нагай-птица, мне не надо: ни злата, ни серебра, ни камней драгоценных. А нельзя ли мне в родную сторону попасть?

Нагай-птица отвечает ему:

— Достань мне два чана мяса — пудов по двенадцать.

Вот настрелял Иван-царевич на взморье гусей, лебедей. В два чана положил. Один чан поставил Нагай-птице на левое плечо, а другой чан — на правое, сам сел ей на хребет.

Стал кормить птицу Нагай, она поднялась и летит в вышину.

Она летит, а он ей подаёт да подаёт…

Долго ли, коротко ли они так летели, оба чана скормил Иван-царевич. А птица Нагай оборачивается опять. Взял он нож, отрезал кусок с ноги у себя и Нагай-птице подал. Она летит, летит и опять оборачивается. С другой ноги срезал он мясо и подал. Вот уже недалеко осталось лететь. Нагай-птица оборачивается опять. Он мясо у себя с груди срезал и ей подал.

Тут Нагай-птица донесла Ивана-царевича до родной стороны.

— Хорошо ты меня всю дорогу кормил, но слаще последнего кусочка отродясь ничего не едала.

Иван-царевич и показал ей раны. Нагай-птица рыгнула, три куска вырыгнула:

— Приставь на место.

Приставил Иван-царевич — мясо к костям и приросло.

— Теперь, Иван-царевич, слезай с меняя, я домой полечу.

Поднялась Нагай-птица в вышину, а Иван-царевич пошёл на родную сторону путём-дорогой.

Пришёл он в столицу и узнаёт, что Фёдор-царевич и Василий-царевич привезли отцу молодильных яблок и живой воды. И царь исцелился: стал как прежде крепок здоровьем и зорок глазами.

Не пошёл Иван-царевич к отцу, к матери. А собрал он пьяниц, голи кабацкой и давай по кабакам гулять.

В ту пору за тридевять земель, в тридесятом государстве сильная богатырка Синеглазка двух сыновей родила. Растут они не по дням, а по часам.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается — прошло три года. Взяла Синеглазка сыновей, собрала войско и пошла Ивана-царевича искать.

Пришла она в царство его. И в чистом поле, на широком раздолье, на зелёных лугах раскинула шатёр белополотняный. Дорогу от шатра устелила цветными сукнами. И посылает в столицу царю сказать:

— Царь, отдай мне царевича. Не отдашь — всё царство пожгу, потопчу, тебя в полон возьму.

Испугался царь таких речей и посылает старшего – Фёдора-царевича. Идёт Фёдор-царевич по цветным сукнам, подходит к шатру белополотняному. Выбегают из шатра два мальчика:

— Матушка, матушка, не наш ли это батюшка идёт?

— Нет, детушки, это дяденька ваш.

— А что прикажешь с ним делать?

— А вы угостите его, детушки, хорошенько.

Взяли тут эти двое пареньков трости и давай хлестать Фёдора-царевича пониже спины. Били, били, едва ноги он унёс.

А Синеглазка опять посылает к царю:

— Отдай мне царевича…

Пуще прежнего испугался царь и посылает к ней среднего — Василия-царевича. Он приходит к шатру. Выбегают из шатра два мальчика:

— Матушка, матушка, не наш ли это батюшка идёт?

— Нет, детушки, это дяденька ваш. Угостите его, детушки, хорошенько.

Двое пареньков опять давай тростями дядю чесать. Били, били его, Василий-царевич едва ноги унёс.

А Синеглазка в третий раз к царю посылает:

— Ступайте, ищите третьего сына, Ивана-царевича. Не найдёте — всё царство пожгу, потопчу.

Царь испугался ещё пуще. Посылает за Фёдором-царевичем и Василием-царевичем, велит им брата найти, Ивана-царевича. Упали тут братья в ноги отцу и во всём повинились. Как забрали у сонного Ивана-царевича молодильные яблоки и живую воду, а самого сбросили в пропасть.

Услышал царь это и залился слезами. А в эту пору Иван-царевич сам к Синеглазке идёт, и с ним голь кабацкая идёт. Они сукна под ногами рвут и в стороны мечут.

Подходит Иван-царевич к белополотняному шатру. Выбегают из него два мальчика:

— Матушка, матушка, к нам какой-то пьяница идёт с голью кабацкой!

А Синеглазка им:

— Возьмите его за белые руки, да ведите в шатёр. Это ваш родной батюшка. Он три года безвинно страдал.

Тут Ивана-царевича взяли за белые руки, ввели в шатёр. Синеглазка его умыла и причесала, одежду на нём сменила, и спать уложила. А голи кабацкой поднесла по стаканчику, и они домой отправились.