Сказка о молодильных яблоках и живой воде
В некотором царстве, в некотором государстве жил да был царь, и было у него три сына: старшего звали Фёдором, второго Василием, а младшего Иваном.
Царь очень постарел и слаб стал глазами. А слыхал он, что за тридевять земель, в тридевятом царстве, тридесятом государстве есть сад с молодильными яблоками и колодец с живой водой. Если старику съесть яблоко это — то помолодеет, а водой этой умыть слепцу глаза — видеть будет.
Собирает царь пир на весь мир, зовёт князей да бояр на этот пир и молвит им:
— Кто бы из вас, ребятушки, нашёлся охотником съездить за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство, да привёз бы мне молодильных яблок и воды живой кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку отписал полцарства своего.
Тут старший стал хорониться за среднего, а средний за меньшего, а от меньшего ответу нет.
Выходит царевич Фёдор и молвит:
— Неохота нам царство в люди отдавать. Я поеду в эту дальнюю дорожку, привезу тебе, царю-батюшке, яблок молодильных и воды живой кувшинец о двенадцати рылец.
Пошёл Фёдор-царевич на двор конюший, выбрал себе коня неезженого, узду неузданую, взял плётку нехлёстаную, положил двенадцать подпруг с подпругой — не ради красы, а ради крепости… Отправился Фёдор-царевич в дорожку дальнюю. Видели, что на коня садился, да не видели, в какую сторону укатил…
Ехал Фёдор-царевич близко ли, далёко ли, низко ли, высоко ли, ехал день до вечеру — до заката красного солнышка. И доехал до росстаней, до трёх дорог. На росстанях лежит плита-камень, на ней надпись написана:
«Направо поедешь — себя спасёшь, коня потеряешь. Налево поедешь — коня спасёшь, себя потеряешь. Прямо поедешь — женат будешь».
Поразмыслил Фёдор-царевич: — «Давай поеду — где женатому быть».
И повернул на ту дорожку, где женатому быть. Ехал, ехал и доезжает до терема под золотой крышей.
Тут выбегает навстречу ему прекрасная девица и говорит:
— Царский сын, давай я тебя из седла выну. Пойдём со мной хлеба-соли откушать и спать-почивать.
— Нет, девица-красавица, хлеба-соли я не хочу, а сном мне дороги не скоротать. Мне надобно вперёд двигаться.
— Царский сын, не торопись вперёд ехать, а торопись делать то, что тебе любо-дорого.
Тут прекрасная девица его из седла вынула и в терем за собой повела. Накормила его, напоила, и спать на кровать уложила.
Только лёг Фёдор-царевич к стенке, эта девица живо кровать повернула, он и полетел в подполье, в яму глубокую…
Долго ли, коротко ли, — опять царь пир собирает. Зовёт князей да бояр и молвит им:
— Кто бы из вас, ребятушки, нашёлся охотником съездить за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство, да привёз бы мне молодильных яблок и воды живой кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку отписал полцарства своего.
Тут опять старший стал хорониться за среднего, а средний за меньшего, а от меньшего ответу нет.
Выходит второй его сын, Василий-царевич и молвит:
— Неохота мне царство в люди отдавать. Я поеду в эту дальнюю дорожку, привезу тебе, царю-батюшке, этих яблок молодильных и воды живой кувшинец о двенадцати рылец. Тебе в руки сдам.
Идёт Василий-царевич на двор конюший, выбирает неезженого коня, уздает узду неузданую, берёт плетку нехлестаную, кладёт двенадцать подпруг с подпругой.
Поехал Василий-царевич в дорогу. Видели, как садился он, да не видели, в какую сторону укатил…
Вот доезжает он до росстаней, где лежит плита-камень, и видит:
«Направо поедешь — себя спасёшь, коня потеряешь. Налево поедешь — коня спасёшь, себя потеряешь. Прямо поедешь — женат будешь».
Подумал, подумал Василий-царевич и решил «ехать дорогой, где женатому быть.
Доехал до терема с золотой крышей. Выбегает к нему прекрасная девица и просит его хлеба-соли откушать и почивать лечь.
— Царский сын, не торопись вперёд ехать, а торопись делать то, что тебе любо-дорого.
Тут прекрасная девица его из седла вынула и в терем за собой повела. Накормила его, напоила, и спать на кровать уложила.
Только лёг Василий-царевич к стенке, эта девица опять кровать повернула, он и полетел в подполье, в яму глубокую…
А там спрашивают:
— Кто летит?
— Василий-царевич. А кто сидит?
— Фёдор-царевич.
— Вот, брат, попали мы!
Долго ли, коротко ли, — в третий раз царь пир собирает. Зовёт князей да бояр и молвит им:
— Кто бы из вас, ребятушки, нашёлся охотником съездить за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство, да привёз бы мне молодильных яблок и воды живой кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку отписал полцарства своего.
Тут опять старший стал хорониться за среднего, а средний за меньшего, а от меньшего ответу нет.
Выходит Иван-царевич и говорит:
— Дай мне, батюшка, благословенье, с буйной головы до резвых ног, ехать в тридевятое царство, в тридесятое государство — поискать тебе яблок молодильных и живой воды, да поискать ещё братьев моих.
Дал ему царь благословенье. Пошёл Иван-царевич на двор конюший — выбрать коня себе по разуму. На которого коня ни взглянёт, тот дрожит, на которого руку положит — тот с ног валится…
Не мог выбрать коня себе по разуму Иван-царевич. Идёт, буйну голову повесил. Навстречу ему бабушка-задворенка.
— Здравствуй, дитятко, Иван-царевич! Что ходишь кручинен-печален?
— Как же мне, бабушка, не печалиться — не могу я себе коня найти по разуму.
— Ты бы меня давно спросил. Добрый конь стоит в погребу, закованный на железной цепи. Сможешь взять его — будет тебе конь по разуму.
Приходит Иван-царевич к погребу, пнул плиту железную, свернулась плита с погреба. Вошёл к доброму коню, стал ему конь своими передними ногами на плечи. Стоит Иван-царевич — не шелохнётся. Порвал конь цепь железную, из погреба выскочил и Ивана-царевича вытащил. И тут Иван-царевич обуздал его уздой неузданой, оседлал седельцем неезженым, наложил двенадцать подпруг с подпругой — не ради красы, ради славушки молодецкой.
Отправился Иван-царевич в путь-дорогу дальнюю. Видели, что на коня садится, а не видели, в какую сторону укатил…
Доехал он до росстаней и размышляет:
«Направо поеду — коня потеряю, куда мне без коня-то? Прямо поеду — женат буду. Не за тем я в путь-дорогу дальнюю выехал. Налево поеду — коня спасу, эта дорога для меня самая лучшая «.
И поворотил он на ту дорогу, где коня спасёшь — себя потеряешь. Ехал он долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, по каменным горам, по зелёным лугам. Ехал день до вечера, до заката красна солнышка. И наезжает на избушку.
Стоит избушка на курьей ножке, с одним окошком.
— Избушка, избушка, поворотись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти.
Избушка поворотилась к лесу задом, к Ивану-царевичу передом. Зашёл он в неё, а там сидит баба-яга, старых лет. Шёлковый кудель мечет, а нитки через грядки бросает.
— Фу, фу, — говорит, — русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришёл.
А Иван-царевич ей:
— Ах ты, баба-яга, костяная нога, не поймавши птицу — теребишь, не узнавши молодца — хулишь. Ты бы сейчас вскочила, да меня, добра молодца, дорожного человека, напоила, накормила и для ночи постель собрала. Я бы улёгся, ты бы к изголовью села, стала бы расспрашивать, а я бы стал рассказывать — чей да откуда.
Вот баба-яга все эти дела справила. Ивана-царевича напоила, накормила и на постель уложила.
Села к изголовью и стала расспрашивать:
— Чей ты, дорожный человек, добрый молодец,будешь, да откуда? Из какой ты земли? Какого отца, матери сын?
— Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, Иван-царевич, царский сын. Еду за тридевять земель, за тридевять озёр, в тридевятое царство, тридесятое государство за живой водой и молодильными яблоками.
— Ну, дитя моё милое, далёко же тебе ехать. Живая вода и молодильные яблоки — у сильной богатырь-девицы Синеглазки, она мне родная племянница. Не знаю, получишь ли ты добро…
— А ты, бабушка, дай свою голову моим могучим плечам, направь меня на ум-разум.
— Много молодцев проезжало, да не много вежливо разговаривало. Возьми, дитятко, моего коня. Мой конь бойчее будет, довезёт он тебя до моей средней сестры, она тебя научит.
Иван-царевич поутру встаёт ранёхонько, умывается белёшенько. Поблагодарил бабу-ягу за ночлег и поехал на её коне дальше.
Вдруг Иван-царевич и говорит коню:
— Стой! Перчатку я обронил.
А конь отвечает ему:
— В кою пору ты вспомнил, я уже двести вёрст проскакал…
Едет Иван-царевич близко ли, далёко ли. День до ночи коротается.
И завидел он впереди избушку на курьей ножке, с одним окошком.
— Избушка, избушка, поворотись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти.
Избушка поворотилась к лесу задом, к нему передом. Вдруг слышно — конь заржал, и конь под Иваном-царевичем откликнулся.
Кони-то одностадные были.
Услышала это баба-яга, ещё старее прежней, и говорит:
— Видно, приехала ко мне в гости сестрица.
И выходит на крыльцо:
— Фу-фу, русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришёл.
А Иван-царевич ей говорит:
— Ах ты, баба-яга, костяная нога, встречай гостя по платью, провожай по уму. Ты бы коня моего убрала, меня бы, добра молодца, дорожного человека, напоила, накормила и спать уложила…
Баба-яга все эти дела справила — коня убрала, а Ивана-царевича напоила, накормила, на постель уложила и стала расспрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.
— Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, Иван-царевич, царский сын. Еду за молодильными яблоками и живой водой к сильной богатырь-девице Синеглазке…
— Ну, дитя милое, не знаю, получишь ли ты добро.
Мудро тебе, мудро добраться до девицы Синеглазки!
— А ты, бабушка, дай свою голову моим могучим плечам, направь меня на ум-разум.
— Много молодцев проезжало, да не много вежливо разговаривало. Возьми, дитятко, коня моего, да поезжай к старшей моей сестре. Она лучше меня научит, что делать.
Вот Иван-царевич заночевал у этой старухи, поутру встает ранёхонько, умывается белёшенько. Поблагодарил бабу-ягу за ночлег и поехал на её коне. А конь этот ещё бойчей прежнего.
Вдруг Иван-царевич говорит:
— Стой! Я перчатку обронил.
А конь ему отвечает:
— В кою пору ты вспомнил, я уже триста вёрст проскакал…
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Едет Иван-царевич день до вечера — до заката красна солнышка. Наезжает на избушку на курьей ножке, с одним окошком.
— Избушка, избушка, оборотись к лесу задом, ко мне передом! Мне не век вековать, а лишь ночь ночевать.
Вдруг заржал конь, и конь под Иваном-царевичем откликнулся. Выходит на крыльцо баба-яга, старых лет, ещё старее прежней. Поглядела — конь её сестры, а седок чужестранный, молодец прекрасный…
Тут Иван-царевич поклонился ей вежливо и попросился ночевать. Делать нечего! Ночлег с собой не возят — ночлег каждому нужен: и пешему и конному, и бедному и богатому.
Баба-яга всё дело справила — коня убрала, а Ивана-царевича напоила, накормила и стала расспрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.
— Я, бабушка, такого-то царства, такого-то государства, Иван-царевич, царский сын. Был у твоей сестры младшей. Она послала к средней. А средняя к тебе послала. Дай свою голову моим могучим плечам, направь меня на ум-разум, как мне добыть у девицы Синеглазки молодильных яблок и живой воды.
— Так и быть, я тебе помогу, Иван-царевич. Девица Синеглазка, моя племянница, — сильная и могучая богатырь-девица. Вокруг её царства — стена в три сажени вышиной, сажень толщиной. А у ворот стража — тридцать богатырей. Тебя и в ворота не пропустят. Надо тебе ехать в середине ночи, ехать на моем коне добром. До стены доедешь — бей плетью нехлёстаной коня по бокам. Конь перескочит через стену. Ты коня привяжи и иди в сад. Там увидишь яблоню с молодильными яблоками, а под яблоней колодец. Сорви три яблока, а больше не бери. И зачерпни из колодца живой воды кувшинец о двенадцати рылец. Девица Синеглазка спать будет. Ты к ней в терем не заходи, а садись на коня и бей его плёткой по крутым бокам. Он тебя перенесёт через стену.
Иван-царевич не стал у этой старухи ночевать, а сел на её коня доброго и поехал в путь в ночное время. Конь этот поскакивает, мхи-болота перескакивает, реки, озёра хвостом заметает.
Долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, доезжает Иван-царевич в середине ночи до высокой стены.
У ворот стража спит — тридцать могучих богатырей. Прижал он коня своего доброго, ударил его плетью нехлёстаной.
Осерчал конь и через стену перемахнул. Слез Иван-царевич с коня, вошёл в сад и видит — стоит яблоня с серебряными листьями, золотыми яблоками, а под яблоней колодец.
Сорвал Иван-царевич три яблока, а больше брать не стал. Да из колодца зачерпнул живой воды кувшинец о двенадцати рылец. И захотелось ему увидеть могучую, сильную, богатырь-девицу Синеглазку.
Зашёл Иван-царевич в терем. А там спят — по одну сторону шесть богатырок полениц-девиц и по другую сторону шесть. А посредине богатырь-девица Синеглазка разметалась, спит, шумит как сильный порог речной.
Не утерпел Иван-царевич, приложился, поцеловал её и вышел…
Сел на коня доброго, а конь человеческим голосом ему говорит:
— Не послушался ты, Иван-царевич, вошёл к девице Синеглазке в терем. Теперь мне стены не перескочить.
Иван-царевич бьёт коня плетью нехлёстаной.
— Ах ты, конь, волчья сыть, травяной мешок, нам здесь не ночь ночевать, а голову потерять!
Осерчал пуще прежнего конь и перемахнул через стену. Да задел одной подковой об неё — запели на стене струны и колокола зазвонили.
Проснулась девица Синеглазка да увидела покражу:
— Вставайте все, покража у нас большая!
Велела она оседлать богатырского коня своего и кинулась с двенадцатью поленицами за Иваном-царевичем в погоню.
Гонит Иван-царевич во всю прыть лошадиную, а девица Синеглазка за ним гонит. Доезжает он до старшей бабы-яги, а у неё уже конь выведен, готовый.
Иван-царевич со своего коня да на этого и опять вперёд погнал… Иван-то царевич за дверь, а девица Синеглазка — в дверь и спрашивает у бабы-яги:
— Бабушка, здесь зверь, не прорыскивал ли?
— Нет, дитятко.
— Бабушка, здесь молодец, не проезживал ли?
— Нет, дитятко. А ты с пути-дороги молочка попей.
— Попила бы я, бабушка, да долго корову доить.
— Что ты, дитятко моё, я живо справлюсь…
Пошла баба-яга корову доить — доит, не торопится. Попила девица Синеглазка молочка и опять погналась за Иваном-царевичем.
Доезжает Иван-царевич до средней бабы-яги, сменил коня и опять погнал. Он — за дверь, а девица Синеглазка — в дверь и спрашивает у бабы-яги:
— Бабушка, не прорыскивал ли здесь зверь, не проезжал ли добрый молодец?
— Нет, дитятко, никого не было. А ты бы с пути-дороги блинков поела.
— Да ты печь их долго будешь.
— Что ты, дитятко моё, живо справлюсь…
Стала баба-яга печь блинки — печёт, не торопится. Поела девица Синеглазка блинков и опять погналась за Иваном-царевичем.
Доезжает он до младшей бабы-яги. Слез с коня. Сел на своего богатырского коня и опять погнал. Он — за дверь, девица Синеглазка — в дверь и спрашивает у бабы-яги, не проезжал ли добрый молодец.
— Нет, дитятко моё, никого не было. А ты бы с пути-дороги в баньке попарилась.
— Да ты топить её долго будешь.
— Что ты, дитятко моё, живо истоплю…
Истопила баба-яга баньку, всё изготовила. Девица Синеглазка попарилась, обкатилась и опять в догон погнала. Конь её с горки на горку поскакивает, реки, озёра хвостом заметает. Стала Синеглазка настигать Ивана-царевича.
Видит он за собой погоню. Двенадцать богатырок с тринадцатой — девицей Синеглазкой — ладят наехать на него, голову с плеч снять. Стал он своего коня приостанавливать. Девица Синеглазка наскакивает на него и кричит:
— Что же ты, вор, из моего колодца без спросу пил да колодец не прикрыл!
А он ей отвечает:
— Что ж, давай разъедемся на три прыжка лошадиных, давай силу пробовать.
Тут Иван-царевич и девица Синеглазка разъехались на три прыжка лошадиных, взяли боевые палицы, долгомерные копья, острые сабельки. И съезжались три раза. Палицы поломали, копья-сабли исщербили — не могли с коня друг друга сбить. Незачем стало им разъезжаться на добрых конях. Соскочили они с коней и схватились в охапочку.
Боролись с утра до вечера — до заката красного солнышка. У Ивана-царевича подвернулась резва ножка, упал он на сырую землю. Девица Синеглазка встала на его белую грудь коленкой и вытаскивает кинжалище булатный — пороть ему белую грудь.
Иван-царевич и говорит ей:
— Не губи ты меня, девица Синеглазка. Лучше возьми за белые руки, подними с сырой земли, да поцелуй в уста сахарные.
Тут девица Синеглазка подняла Ивана-царевича с сырой земли и поцеловала в сахарные уста.
И раскинули они в чистом поле шатёр, на зелёных лугах, на широком раздолье. Гуляли они тут три дня и три ночи. Здесь они и обручились и перстнями обменялись.
Девица Синеглазка говорит Ивану-царевичу:
— Я поеду домой — и ты поезжай домой, да смотри не сворачивай никуда… Через три года жди меня в своём царстве. Сели они на коней и разъехались…
Долго ли, коротко ли. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, — доезжает Иван-царевич до росстаней, до трёх дорог, где плита-камень лежит, и думает:
«Вот нехорошо! Еду домой, а братья мои без вести пропадают «.
И не послушался он девицы Синеглазки, поворотил на ту дорогу, где женатому быть… И наезжает на терем под золотой крышей. Тут под Иваном-царевичем конь заржал, и кони братьев откликнулись. Кони-то были одностадные…
Взошёл Иван-царевич на крыльцо, кольцом стукнул — маковки на тереме зашатались, оконницы покривились. Выбегает из терема прекрасная девица.
— Ах, Иван-царевич, давно я тебя поджидаю! Пойдём со мной хлеба-соли откушать и спать-почивать.
Повела она его в терем и стала потчевать. Иван-царевич, не столько пьёт, сколько под стол льёт, не столько ест, сколько под стол кидает. Повела его прекрасная девица в спальню:
— Ложись, Иван-царевич, спать-почивать.
А Иван-царевич столкнул её на кровать, кровать живо повернул, девица и полетела в подполье, в глубокую яму.
Иван-царевич наклонился над ямой и кричит:
— Кто там живой есть?
А из ямы отвечают:
— Фёдор-царевич да Василий-царевич.
Иван-царевич из ямы их вынул — они лицом черны, землёй уж порастать стали. Иван-царевич умыл живой водой братьев — стали они опять прежними. Сели они на коней и поехали домой…
Долго ли, коротко ли, доехали они до росстаней. Иван-царевич и говорит братьям:
— Покараульте коня моего, а я прилягу отдохну.
Лёг он на шёлковую траву и заснул богатырским сном. А Фёдор-царевич Василию-царевичу и говорит:
— Вернёмся мы без молодильных яблок, без живой воды — мало нам чести будет, отец нас пошлёт пасти гусей.
Василий-царевич отвечает:
— Давай Ивана-царевича спустим в пропасть, а вещи эти возьмём и отдадим отцу в руки.
Вот они вынули из-за пазухи у Ивана-царевича молодильные яблоки и кувшин с живой водой, а его взяли и сбросили в пропасть. Иван-царевич летел туда три дня и три ночи.
Упал Иван-царевич на самое взморье, опамятовался и видит — только вода и небо. И под старым дубом у моря птенцы пищат — бьёт их непогода.
Снял Иван-царевич с себя кафтан и птенцов им накрыл. А сам укрылся под дубом.
Унялась непогода, летит большая птица Нагай. Прилетела, села под дубом и спрашивает птенцов:
— Детушки мои милые, не убила ли вас непогодушка-ненастье?
— Не кричи, мать, русский человек нас сберёг, своим кафтаном укрыл.
Птица Нагай спрашивает Ивана-царевича:
— Для чего ты сюда попал, милый человек?
— Родные братья меня в пропасть сбросили за молодильные яблоки да за живую воду.
— Ты моих детей сберёг, спрашивай у меня, чего хочешь: злата ли, серебра ли, камней ли драгоценных.
— Ничего, Нагай-птица, мне не надо: ни злата, ни серебра, ни камней драгоценных. А нельзя ли мне в родную сторону попасть?
Нагай-птица отвечает ему:
— Достань мне два чана мяса — пудов по двенадцать.
Вот настрелял Иван-царевич на взморье гусей, лебедей. В два чана положил. Один чан поставил Нагай-птице на левое плечо, а другой чан — на правое, сам сел ей на хребет.
Стал кормить птицу Нагай, она поднялась и летит в вышину.
Она летит, а он ей подаёт да подаёт…
Долго ли, коротко ли они так летели, оба чана скормил Иван-царевич. А птица Нагай оборачивается опять. Взял он нож, отрезал кусок с ноги у себя и Нагай-птице подал. Она летит, летит и опять оборачивается. С другой ноги срезал он мясо и подал. Вот уже недалеко осталось лететь. Нагай-птица оборачивается опять. Он мясо у себя с груди срезал и ей подал.
Тут Нагай-птица донесла Ивана-царевича до родной стороны.
— Хорошо ты меня всю дорогу кормил, но слаще последнего кусочка отродясь ничего не едала.
Иван-царевич и показал ей раны. Нагай-птица рыгнула, три куска вырыгнула:
— Приставь на место.
Приставил Иван-царевич — мясо к костям и приросло.
— Теперь, Иван-царевич, слезай с меняя, я домой полечу.
Поднялась Нагай-птица в вышину, а Иван-царевич пошёл на родную сторону путём-дорогой.
Пришёл он в столицу и узнаёт, что Фёдор-царевич и Василий-царевич привезли отцу молодильных яблок и живой воды. И царь исцелился: стал как прежде крепок здоровьем и зорок глазами.
Не пошёл Иван-царевич к отцу, к матери. А собрал он пьяниц, голи кабацкой и давай по кабакам гулять.
В ту пору за тридевять земель, в тридесятом государстве сильная богатырка Синеглазка двух сыновей родила. Растут они не по дням, а по часам.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается — прошло три года. Взяла Синеглазка сыновей, собрала войско и пошла Ивана-царевича искать.
Пришла она в царство его. И в чистом поле, на широком раздолье, на зелёных лугах раскинула шатёр белополотняный. Дорогу от шатра устелила цветными сукнами. И посылает в столицу царю сказать:
— Царь, отдай мне царевича. Не отдашь — всё царство пожгу, потопчу, тебя в полон возьму.
Испугался царь таких речей и посылает старшего – Фёдора-царевича. Идёт Фёдор-царевич по цветным сукнам, подходит к шатру белополотняному. Выбегают из шатра два мальчика:
— Матушка, матушка, не наш ли это батюшка идёт?
— Нет, детушки, это дяденька ваш.
— А что прикажешь с ним делать?
— А вы угостите его, детушки, хорошенько.
Взяли тут эти двое пареньков трости и давай хлестать Фёдора-царевича пониже спины. Били, били, едва ноги он унёс.
А Синеглазка опять посылает к царю:
— Отдай мне царевича…
Пуще прежнего испугался царь и посылает к ней среднего — Василия-царевича. Он приходит к шатру. Выбегают из шатра два мальчика:
— Матушка, матушка, не наш ли это батюшка идёт?
— Нет, детушки, это дяденька ваш. Угостите его, детушки, хорошенько.
Двое пареньков опять давай тростями дядю чесать. Били, били его, Василий-царевич едва ноги унёс.
А Синеглазка в третий раз к царю посылает:
— Ступайте, ищите третьего сына, Ивана-царевича. Не найдёте — всё царство пожгу, потопчу.
Царь испугался ещё пуще. Посылает за Фёдором-царевичем и Василием-царевичем, велит им брата найти, Ивана-царевича. Упали тут братья в ноги отцу и во всём повинились. Как забрали у сонного Ивана-царевича молодильные яблоки и живую воду, а самого сбросили в пропасть.
Услышал царь это и залился слезами. А в эту пору Иван-царевич сам к Синеглазке идёт, и с ним голь кабацкая идёт. Они сукна под ногами рвут и в стороны мечут.
Подходит Иван-царевич к белополотняному шатру. Выбегают из него два мальчика:
— Матушка, матушка, к нам какой-то пьяница идёт с голью кабацкой!
А Синеглазка им:
— Возьмите его за белые руки, да ведите в шатёр. Это ваш родной батюшка. Он три года безвинно страдал.
Тут Ивана-царевича взяли за белые руки, ввели в шатёр. Синеглазка его умыла и причесала, одежду на нём сменила, и спать уложила. А голи кабацкой поднесла по стаканчику, и они домой отправились.
На другой день Синеглазка с Иваном-царевичем во дворец приехали. Начался тут пир на весь мир — честным пирком да и за свадебку.
Фёдору-царевичу и Василию-царевичу мало было чести, прогнали их со двора — ночевали где ночь, где две, а третью и ночевать негде…
Иван-царевич не остался здесь, а уехал с Синеглазкой в её девичье царство.
Тут и сказке конец.
— КОНЕЦ –
Иллюстрации: Сазонова Т.П. и Прытков Ю.А